"Нечего жалеть киевских жителей! Кровью заплатят они нам!": Як російські окупаційні війська на три тижні взяли Київ на пограбунок та знущання

Три тижні тривала окупація української столиці Червоною армією в лютому 1918 року. Про це розповідається у виданні "Факти", повідомляють Патріоти України.

Оккупация завершилась первого марта 1918 года поспешным бегством большевистского войска, увозившего с собой сотни телег с награбленным. Свидетель творившихся при красных ужасов этнограф Николай Могилянский написал затем в мемуарах: «Подобного кошмара Киев, вероятно, не переживал со времен Батыева нашествия».

— Накануне штурма Киева командующий российским большевистским войском Михаил Муравьев наставлял своих солдат на митинге: «Нечего жалеть киевских жителей! Кровью заплатят они нам!» — говорит заведующий Музеем истории Украинской революции 1917—1921 годов Александр Кучерук. — Штурм столицы Украинской Народной Республики начался с интенсивных артиллерийских обстрелов центральных районов. Пушки Муравьев разместил на левом берегу Днепра в районе Дарницы. Артналеты продолжались несколько дней. Все это время жители были вынуждены сидеть в подвалах домов.

Этнограф Николай Могилянский, бежавший от красного террора из Петрограда в Киев, поселился у своего друга на улице Владимирской — в доме, стоявшем рядом с колокольней Софийского собора. Он записывал в дневнике, что происходило в городе. В один из дней ученый подсчитал, что за продолжавшийся 17 часов артобстрел муравьевцы выпустили по Киеву около семи тысяч снарядов! Несколько боеприпасов угодили в колокольню и другие сооружения Софии.

В Киеве в то время было два высотных здания, которые сразу бросались в глаза артиллеристам красных: 12-этажный дом миллионера Гинзбурга на улице Институтской и семиэтажный дом главы Центральной Рады Михаила Грушевского на Паньковской (оба здания не сохранились). Большевики знали, кому принадлежит многоэтажка на Паньковской. Прицельный огонь по ней открыли среди ночи. Причем не обычными снарядами, а специальными, зажигательными. Вскоре вспыхнули два верхних этажа, огонь стал быстро распространяться вниз. Жильцы, арендовавшие там квартиры, в панике бросились спасаться в подвал. Затем выбрали парламентера, который поспешил в Дарницу просить командира батареи хотя бы на время прекратить огонь, чтобы люди вывели в безопасное место пожилых, больных, эвакуировали ценное имущество. Но большевистский начальник ответил отказом, пояснив, что дом Грушевского подлежит полному уничтожению. Он предупредил парламентера: «Если пожарные вздумают тушить это здание, накроем их шрапнелью (снарядами для максимального поражения живой силы). Так что прибывшим огнеборцам Лыбедской пожарной части пришлось стоять в сторонке, следя лишь, чтобы огонь не перекинулся на соседние здания. Следует сказать, что в пожаре погибли библиотека и коллекции предметов старины как самого Грушевского, так и художника Василия Кричевского (автора дизайна герба Украинской Народной Республики). Мать Грушевского, которая стала тому свидетельницей, через несколько дней скончалась из-за переживаний.

— Войска УНР пытались защитить Киев?

— Конечно. Они вели ответный огонь по врагу. Было создано несколько линий обороны. Критически важным для красноармейцев было овладеть хотя бы одним из двух мостов через Днепр. Сразу им это не удалось. Поэтому Муравьев применил оружие, которое к тому времени было уже запрещено международным правом: приказал пустить отравляющие газы на защитников Цепного моста (он располагался примерно там, где сейчас находится мост Метро).

Захватить другой мост — Железнодорожный — врагу помогло то, что на территории Киево-Печерской лавры спряталась группа участников большевистского восстания на заводе «Арсенал». У них был пулемет, и они стали поливать свинцом украинцев с тыла, вынудив их отступить.

Еще один удар красные нанесли по Подолу: конная группа под командованием будущего крупного советского военачальника Виталия Примакова (кстати, расстрелянного в 1937 году) переправилась по льду через Днепр в районе Вышгорода (город-спутник Киева) и устремилась на столичный Подол. Там их встретили огнем курсанты военного училища. Юноши стойко обороняли свои позиции, пока квартировавший по соседству полк бывшей российской армии не заявил, что перейдет на сторону большевиков, если курсанты не отойдут.

— Где в это время находилось руководство Украинской Народной Республики?

— В Киеве. Но штурм красных заставил членов Центральной Рады и Генерального Секретариата (правительства) эвакуироваться на автомобилях в Житомир. Вслед за ними отступили и украинские подразделения. В город вошли отряды красных. Муравьев на три дня отдал им Киев на разграбление.

«Жители, не слыша больше артиллерийской стрельбы, выходили „за новостями“ и встречали повсюду страшные разрушения, — написал в своих воспоминаниях свидетель тех событий Платон Стефанович, которому было в 1918 году 13 лет. — Пылающие и простреленные здания, неубранные трупы, но главное — встречающиеся зверского вида субъекты, часто пьяные, в лице новых хозяев — красноармейцев. Начались массовые убийства, повальные обыски и грабежи… Раздетые жертвы расстреливались в затылок, прокалывались штыками, не говоря о других мучениях и издевательствах». Другой очевидец описал, как красноармейцы глумились над почтенного возраста женщиной, расстреляв всю ее семью: «Тебе бы все шампанское лакать! Идем с нами щи хлебать».

— Патрули ходили по домам под предлогом проверки документов, — продолжает Александр Кучерук. — Арестовывали всех, в ком видели офицеров, «буржуев», украинских патриотов, студентов… Один из патрулей застал в квартире оставшихся в Киеве трех членов Центральной Рады: Бочковского, Пугача и Зарудного. Солдаты не знали, кто перед ними, но депутаты проявили беспечность — предъявили удостоверения личности граждан УНР (их выписывали на красных бланках). «Вы-то нам и нужны!» — радостно и зло воскликнули непрошеные гости. Эту сцену затем описал человек, присутствовавший при аресте депутатов. Их повели в Мариинский дворец, в котором Муравьев обустроил свой штаб. Туда со всего Киева красноармейцы сгоняли офицеров и других «классовых врагов». Их расстреливали как в Мариинском парке, так и на его склонах. Но самая большая братская могила жертв большевистского террора была за пределами парка — на улице Садовой, напротив нынешнего здания Кабинета министров Украины. Владельцам удостоверений личности УНР засовывали эти документы в рот и стреляли в затылок. Описаны случаи, когда люди на улице получали пулю в лоб только потому, что их обувь или пальто приглянулись солдатам.

Зверски расправились с митрополитом Киевским и Галицким Владимиром (Василием Богоявленским). Его резиденция находилась в Киево-Печерской лавре. В ночь на седьмое февраля к нему заявились пятеро солдат. Монах Федор, исполнявший в ту ночь послушание в митрополичьих покоях, подслушал, как эти типы требовали деньги. Дело в том, что кто-то распустил по городу слух, будто казна всех киевских церквей хранится у Владимира. Грабители не знали, что на самом деле она находится в кассе Софийского митрополичьего дома. Солдаты приказали митрополиту следовать с ними в комендатуру. Владимира вывели за пределы монастыря через Всехсвятские ворота и, видимо, обозленные, что ограбление провалилось, всадили в него шесть пуль и искололи штыками.

По городу разъезжали автомобили и пролетки с пьяными «борцами за всеобщую справедливость», прогуливавшими награбленное в кабаках и ресторанах. Днем убивали и грабили — вечером устраивали кутежи. К тому же начался разгул бандитизма — остановить уголовников было некому.

Обыватели были так измотаны происходившим, что впали в ступор. Об охватившей киевлян апатии красноречиво свидетельствует эпизод, описанный этнографом Николаем Могилянским: «Я зашел к старому знакомому профессору К. Он, человек спокойный, уравновешенный, сидел в кресле абсолютно подавленный, молчал, и наконец выдавил из себя: «Я на все смотрю равнодушно и спокойно… Кажется, если придут и скажут, что перебили всех моих детей, я не сдвинусь с места».

Ко всему прочему начался стремительный рост цен — крестьяне перестали возить в Киев продукты, опасаясь быть ограбленными.

— Это правда, что большевистское командование потребовало от Киева контрибуцию?

— Да. Муравьев организовал собрание банкиров. Заявил им: «На вашей совести пролитая кровь. Вы — мозг капитализма, а капитализм виновен во всем. Вы должны за все заплатить». И назвал сумму — 10 миллионов рублей (по другим источникам, пять миллионов). Его адъютант предупредил: «Кто не отдаст деньги, будет расстрелян». На следующий день банкиры провели совещание, на котором решили просить об уменьшении суммы. Муравьев ответил: «Прекратите разговоры об этом, иначе увеличу контрибуцию наполовину!» В итоге было принято решение распределить выплаты между отдельными группами предпринимателей: финансистами, сахарозаводчиками, промышленниками, купцами… Кроме того, самые богатые люди города — Бродский, Гальперин, Гепнер, Закс, Бабушкин — должны были внести персональные взносы.

Однако всей требуемой суммы Муравьев так и не получил — к началу марта, когда оккупантам пришлось спешно убегать из Киева, была собрана лишь половина контрибуции.

— Как удалось изгнать красных?

— Благодаря поддержке УНР Германией и ее союзниками. Когда казалось, что большевистскому террору не будет конца, по Киеву поползли слухи о том, что Центральная Рада заключила договор о мире со странами Четвертого союза (первый такого рода документ, подписанный в ходе шедшей тогда мировой войны). В Германии его называли «Хлебный мир». Дело в том, что миллионы жителей этой страны страдали от недоедания — работала продовольственная блокада, организованная Великобританией и Францией. Немцы прежде всего рассчитывали получить в Украине хлеб. Они даже отчеканили по случаю подписания мира с УНР медаль, на которой изобразили дерево с растущими на нем буханками хлеба.

— Бегство большевиков запомнилось киевлянам вереницами подвод, под завязку нагруженных награбленным, — продолжает Александр Кучерук. — Многие солдаты и моряки, восседавшие на этих телегах, были одеты в яркую форму полка гусар (красные штаны, темные расшитые золотом кителя) — награбили ее на интендантских складах.

Уход красных вывел обывателей из оцепенения — повсюду начали организовываться домовые отряды самообороны, ведь уголовники пытались продолжать грабежи. Люди приносили домой винтовки и патроны из вскрытого на Печерске армейского склада. Грузинская диаспора создала вооруженную дружину на автомобилях, которая в любое время суток выезжала на тревожные вызовы по телефону о нападении банд.

Через пару дней в Киев вошли украинские подразделения, значительно пополнившиеся за счет солдат, находившихся в немецком плену. За ними по железной дороге прибыла кайзеровская армия. Первым делом она вычистила здание вокзала и организовала там бал. С приходом немцев разгул преступности резко пошел на спад.

Следует сказать, что ужасы, которые Киев пережил в феврале 1918 года, выпали и на долю других украинских городов, оккупированных российскими большевиками. Красные коменданты становились деспотами, от прихоти которых зависели жизни обывателей. Так, в Глухове власть оказалась в руках матроса Балтийского флота по фамилии Цыганок. Он казнил не только офицеров и «эксплуататоров», но и учеников глуховской гимназии — как будущих «буржуев»! Этот изверг получил смертельные ранения случайно — у него в руках разорвался какой-то боеприпас. Умирая, он завещал похоронить его с почестями в склепе одной из местных помещичьих фамилий. Проводить изувера в последний путь красноармейцы согнали под угрозой расправы чуть ли не все население Глухова.