АТО forever. Хто і коли війну назве війною?

«Великая Октябрьская Социалистическая революция» или «октябрьский переворот»? «Окончательное решение еврейской проблемы» или «Холокост»? «Проститутка» или «женщина с пониженной социальной ответственностью»? «Война» или «АТО»? То, как вы называете явление, в конечном счете определяет, как вы к нему относитесь и что вы с ним намерены делать. Бороться, осуждать, приветствовать или не замечать. Аббревиатура АТО уже давно утратила свой смысл (если он вообще имелся) и превратилась в оправдание пассивности – и для украинской власти, и для большинства населения Украины, и для тех, кого мы сегодня называем нашими партнерами на Западе.

В апреле мы отметили третью годовщину начала антитеррористической операции. Три года назад еще можно было воспринимать все происходящее как борьбу с террором. Хотя нескольких недель хватило, чтобы понять: против Украины развязана война. И что за всякими клоунами, типа Бабая, приехавшего с Кубани на Донбасс защищать «русский мир», стоит совершенно конкретное государство, неутомимо подбрасывающее хворосту в этот костер – Россия. Но войну войной никто так официально и не назвал, и плоды этого лицемерия мы пожинаем до сих пор.

Прежде всего, мы обманываем себя. Постоянно колеблемся в том, что необходимо (и необходимо ли вообще – раздумываем мы) делать.

Надо ли привлекать к ответственности сепаратистов? Судя по статистике судебных процессов (и тому, что вершились они, за исключением Александра Ефремова, над «мелкими сошками») – нет. Пусть себе гуляют на свободе, пусть проповедуют свои идеи, время от времени объявляя о том, что кто-то готовит на них покушение, или распространяя фейки (благо их есть кому перепечатывать), которые выставляют представителей украинской власти совершенно невменяемыми субъектами – как это делает, например, господин Медведчук.

Надо ли устраивать блокаду? Вспомните, как все начиналась. Власть вначале обвиняла тех, кто инициировал перекрытие транспортного сообщение с ОРДЛО, и лишь когда осознала, что репутационные потери для нее могут обернуться чем-то более серьезным, «благословила» происходящее своими рескриптами. Директор Национального института стратегических исследований, академик НАНУ Владимир Горбулин месяц спустя после начала блокады назвал это решение «необходимым, долгожданным и в то же время запоздалым как минимум на полтора года». Он прав. Но можно ли представить, чтобы оно так «запоздало», если бы война была названа войной? Блокада – а точнее, закрытие границы – была бы проведена автоматически.

Прикрывая события на востоке Украины фиговым листком АТО, мы позволяем западным политикам спекулировать на тему Донбасса. Например, называть происходящее здесь гражданской войной или внутренним конфликтом.

Мы торгуем с агрессором, аргументируя это тем, что иначе половина бизнеса в стране просто «ляжет» – слишком тесны наши экономические связи с Россией, слишком мало мы переориентировали свои производства на Запад. Но пока мы ведем активный обмен товарами с нашим «северным соседом» (это, собственно, тоже эвфемизм – соседи не должны вваливаться в квартиры тех, с кем рядом они живут, иначе они не соседи, а грабители), мало кто будет переориентировать свой бизнес в сторону Европы. Зачем? Есть же российский рынок, все в порядке. Ну, постреливают где-то там на кордонах, ну, неприятно. Но ничего, ради «старой доброй» модели ведения бизнеса можно и стерпеть все эти неудобства. Это длится три года. Вопрос: сколько еще это может продлиться?

Важно и другое. Прикрывая события на востоке Украины фиговым листком АТО, мы позволяем западным политикам спекулировать на тему Донбасса. Например, называть происходящее здесь гражданской войной или внутренним конфликтом. Ну, что ж, раз конфликт внутренний, могут пожать плечами в Европе, пусть Украина сама с ним и разбирается. Пусть «занимается дипломатией» с Плотницким и Захарченко. Пусть принимает те правила игры, к которым она же сама в определенном смысле и приложила руку. Раз нет войны – значит, Москва не может быть названа стороной конфликта. Значит, можно вести какие-то странные Минские переговоры, на которых марионетки изображают из себя полноценные политические фигуры. Значит, можно не вспоминать о том, как был нарушен Будапештский меморандум, а государства, ставившие под ним подпись, фактически отказались от его выполнения. Отдав Украину на растерзание России. В таком варианте мы становимся просителями с протянутой рукой. Вместо того, чтобы требовать от мировых держав – гарантов выполнения договоренностей, подписанных в Будапеште, – выполнения своих обязательств: серьезной милитарной помощи во время войны и реализации чего-то наподобие «плана Маршалла» по ее завершении (с куда более серьезными капиталовложениями). Мы не можем сказать, что мы здесь, на переднем крае обороны, защищаем не только себя, но и Европу. Извините – конфликт-то внутренний. Помнится, в июне минувшего года Киев возмутился тем, что Ангела Меркель назвала происходящее на востоке Украины гражданской войной. Но разве не сам Киев дал возможность именно так, по-путински, трактовать события уважаемой госпоже канцлеру?

Складывается впечатление, что военное положение на территории Луганской и Донецкой области может быть объявлено лишь в случае, если – как в ситуации с блокадой – власть почувствует, что промедление с этим создает для нее особые, более весомые риски. Это скверно. Поскольку ставит весь «политический словарь» – а значит, и реальное отношение к тому, что происходит на Донбассе, – в зависимость не от насущных требований времени, а всего лишь от ощущений политического комфорта правящей элиты. Но при таком подходе мы можем быть обречены на бесконечное продолжение «АТО» и на окончательную потерю и территорий, которые сейчас неподконтрольны Украине, и людей, которые на них проживают.

Магия языка – в том числе политического – построена на том, что, называя вещи своими именами, она запускает механизм действия. Действия, которое сегодня для Украины крайне необходимо.

Помнит ли кто-нибудь, как Кувейт был освобожден от иракской оккупации? Да, правильно, США и союзники обрушили на голову Саддам «Бурю в пустыне». Но прежде багдадский диктатор заработал тавро агрессора. Аналогия, думаю, понятна. Мы должны «помочь» Путину получить такое же клеймо – ради нашего избавления от этого вампира. И путь для этого есть: назвать войну войной.

Это следует сделать, несмотря даже на то, войны сегодня становятся все изощреннее, явно отличаясь от своих кровавых предшественниц. Можно согласиться с Виталием Портниковым, написавшим, что «в начале первой мировой церемонные монархи обменивались нотами. А когда начиналась вторая, агрессор отнюдь не всегда информировал жертву о своих намерениях. Правила изменились, они меняются и сейчас. Дата начала третьей мировой войны может оказаться вообще неустановленной». И что «нападение России на Грузию и Украину, аннексия Крыма, война за Сирию, кибервмешательство в американские президентские выборы, попытки КНДР и Ирана заполучить ядерное оружие – это и было начало такой войны». Да, похоже, мы и впрямь живем в каком-то «пубертате» мировой войны. Но это тем более требует от нас быть максимально точными в определении того, что происходит. У нас. С нами. Почему? Потому что магия языка – в том числе политического – построена на том, что, называя вещи своими именами, она запускает механизм действия. Действия, которое сегодня для Украины крайне необходимо.

Джерело